Папа с дедом под навесом прохлаждаются, Одлопеза ждут из леса — ухмыляются!
Появился Одлопез — На сарай тотчас полез, Папа с дедом из обреза Подстрелили Одлопеза!
Стали громко сквернословить, похохатывать, Из забора взяли колья сучковатые!
От испуга Одлопез Грузно рухнул под навес, Промахнувшись в Одлопеза, Папа деду лоб порезал!
Набежали тут соседи безобразные, Загалдели: «Одлопеза нам показывай!»
Между ними Доктор влез: «Ну, который Одлопез?» Лечит электрофорезом Доктор деда с Одлопезом.
Стало тихо там и тут, и невесело, Лишь воробышки снуют в кадке с плесенью.
Для больного Одлопеза Папа сделал два протеза, И ушли все трое в лес — Папа, дед и Одлопез!
В тот год, когда Ю Цзын покинул горы, Умел смеяться он и видел свет он, Хотел больших серьезных перемен он. Теперь не хочет, не умеет и не видит. Скажи, учитель, жив Ю Цзын ли?
Учитель сказал: «Чтоб лотос цвел, ему нужна вода!» И ударил его палкой по голове.
Баллада о летчике Камышине
Товарищ, ты слышишь — летучие мыши В небе ночном роятся! Кошки на крыше ушами колышат — Летучих мышей боятся!
Вместе с нами нагибайся, Вместе с нами подымайся, Говори: ту-ту-ру-ру!
Больше пластики, культуры, Производство — наша цель!
Жил-был мальчик, Он взял яблоко И его наел. А бабушка сказала: Свинух! Свинух!
Душный ветер грозно воет, Испугался гусь босой, Я ж стою, гранитно стоек, Лучший клев перед грозой!
Электричество, ликуя, Молнии завьет лозой. Крепко удочку держу я — Лучший клев перед грозой!
Источник
Перевод C. Rossetti In the Bleak Midwinter Рождест
ХОЛОДНОЮ ЗИМОЮ. (Рождественское)
Зима была холодной, и ветер злой стонал, Земля совсем промёрзла, и реки лёд сковал, И всё покрыто снегом, и снег валит стеной, Давным давно то было холодною зимой.
Пред Ним земля и небо не значат ничего, Всё сущее бледнеет пред Царствием Его. Холодною зимою в яслях в хлеву возлёг Иисус Христос — Спаситель и Всемогущий Бог.
Явился в мир на сене, среди скота, в яслях, Хоть служат херувимы Ему на Небесах, Хоть на Него не смеют и ангелы взирать, Но молоком кормила Его земная Мать.
Там херувим и ангел, архангел, серафим — Все ангельские силы склонились перед Ним. И нежно Матерь Божья — так девственно чиста Поцеловала в яслях лежащего Христа.
Не знаю, чем могла бы Христу я угодить? Будь я пастух, могла бы ягнёнка подарить, Будь я Мудрец, несла бы Младенцу фимиам. А так. Я просто сердце навек ему отдам.
In the Bleak Midwinter
In the bleak midwinter, frosty wind made moan, Earth stood hard as iron, water like a stone; Snow had fallen, snow on snow, snow on snow, In the bleak midwinter, long ago.
Our God, Heaven cannot hold Him, nor earth sustain; Heaven and earth shall flee away when He comes to reign. In the bleak midwinter a stable place sufficed The Lord God Almighty, Jesus Christ.
Enough for Him, whom cherubim, worship night and day, Breastful of milk, and a mangerful of hay; Enough for Him, whom angels fall before, The ox and ass and camel which adore.
Angels and archangels may have gathered there, Cherubim and seraphim thronged the air; But His mother only, in her maiden bliss, Worshipped the beloved with a kiss.
What can I give Him, poor as I am? If I were a shepherd, I would bring a lamb; If I were a Wise Man, I would do my part; Yet what I can I give Him: give my heart.
Источник
Борис Пастернак — Рождественская звезда: Стих
Стояла зима. Дул ветер из степи. И холодно было младенцу в вертепе На склоне холма.
Его согревало дыханье вола. Домашние звери Стояли в пещере, Над яслями теплая дымка плыла.
Доху отряхнув от постельной трухи И зернышек проса, Смотрели с утеса Спросонья в полночную даль пастухи.
Вдали было поле в снегу и погост, Ограды, надгробья, Оглобля в сугробе, И небо над кладбищем, полное звезд.
А рядом, неведомая перед тем, Застенчивей плошки В оконце сторожки Мерцала звезда по пути в Вифлеем.
Она пламенела, как стог, в стороне От неба и Бога, Как отблеск поджога, Как хутор в огне и пожар на гумне.
Она возвышалась горящей скирдой Соломы и сена Средь целой вселенной, Встревоженной этою новой звездой.
Растущее зарево рдело над ней И значило что-то, И три звездочета Спешили на зов небывалых огней.
За ними везли на верблюдах дары. И ослики в сбруе, один малорослей Другого, шажками спускались с горы. И странным виденьем грядущей поры Вставало вдали все пришедшее после. Все мысли веков, все мечты, все миры, Все будущее галерей и музеев, Все шалости фей, все дела чародеев, Все елки на свете, все сны детворы.
Весь трепет затепленных свечек, все цепи, Все великолепье цветной мишуры… …Все злей и свирепей дул ветер из степи… …Все яблоки, все золотые шары.
Часть пруда скрывали верхушки ольхи, Но часть было видно отлично отсюда Сквозь гнезда грачей и деревьев верхи. Как шли вдоль запруды ослы и верблюды, Могли хорошо разглядеть пастухи. — Пойдемте со всеми, поклонимся чуду,- Сказали они, запахнув кожухи.
От шарканья по снегу сделалось жарко. По яркой поляне листами слюды Вели за хибарку босые следы. На эти следы, как на пламя огарка, Ворчали овчарки при свете звезды.
Морозная ночь походила на сказку, И кто-то с навьюженной снежной гряды Все время незримо входил в их ряды. Собаки брели, озираясь с опаской, И жались к подпаску, и ждали беды.
По той же дороге, чрез эту же местность Шло несколько ангелов в гуще толпы. Незримыми делала их бестелесность, Но шаг оставлял отпечаток стопы.
У камня толпилась орава народу. Светало. Означились кедров стволы. — А кто вы такие? — спросила Мария. — Мы племя пастушье и неба послы, Пришли вознести вам обоим хвалы. — Всем вместе нельзя. Подождите у входа. Средь серой, как пепел, предутренней мглы Топтались погонщики и овцеводы, Ругались со всадниками пешеходы, У выдолбленной водопойной колоды Ревели верблюды, лягались ослы.
Светало. Рассвет, как пылинки золы, Последние звезды сметал с небосвода. И только волхвов из несметного сброда Впустила Мария в отверстье скалы.
Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба, Как месяца луч в углубленье дупла. Ему заменяли овчинную шубу Ослиные губы и ноздри вола.
Стояли в тени, словно в сумраке хлева, Шептались, едва подбирая слова. Вдруг кто-то в потемках, немного налево От яслей рукой отодвинул волхва, И тот оглянулся: с порога на деву, Как гостья, смотрела звезда Рождества.
Анализ стихотворения «Рождественская звезда» Пастернака
Стихотворение «Рождественская звезда» написано Пастернаком в 1947 году и входит в цикл «Стихотворения Юрия Живаго». Это произведение описывает событие из библейской истории Нового Завета – рождение Младенца Иисуса.
Идея стихотворения
Важной в стихотворении является тема смерти. Она воплощена образом кладбища («Вдали было поле в снегу и погост»). Усиливает ощущение отсутствия живого дыхания изображение зимы («оглобля в сугробе», «навьюженной снежной гряды»). Однако поэт рисует «небо над кладбищем» и возвышающуюся над этой мертвенной картиной Звезду Рождества, которая воплощает победу Жизни над Смертью. Ведь именно эта мысль проповедуется в Евангелиях, где говорится, что Спаситель своей смертью искупил грехи человечества и даровал нам жизнь вечную.
Образ звезды меняется на протяжении стихотворения от строфы к строфе. Сначала мы наблюдаем, что она «застенчивей плошки в оконце сторожки». Свет, излучаемый Звездой, описан глаголом «мерцала». И уже в следующей строфе про нее же говорится, что она «пламенела, как стог», «как хутор в огне и пожар на гумне». Все говорит о том, что прежний мир погибнет в очищающем огне для рождения нового мира и новой жизни в нем. А исходная точка нового мира – пещера с Младенцем и Звезда над ним.
В стихотворении постоянно проступает контраст между возвышенным (Звезда, младенец) и приземленным: «Топтались погонщики и овцеводы, Ругались со всадниками пешеходы, У выдолбленной водопойной колоды Ревели верблюды, лягались ослы».
Такое соседство торжественности зрелища от пламенеющей Звезды и толпы паломников дается автором намеренно. Пастернак убеждает нас, что чудо происходит среди обыденности. И оно случается каждый день и в наше время, потому что Христос постоянно находится среди людей, как ангелы, которые незримо входят в толпу.
Хронотоп произведения
Поэт смешивает в стихотворении разные времена и локации. В местности, где родился Спаситель, не бывает зим с лютыми морозами и снегом, какую описывает автор. Смешение реальностей наблюдается в видении:
Все мысли веков, все мечты, все миры, Все будущее галерей и музеев…
Здесь аксессуары будущих рождественских праздников соседствуют с упоминанием о будущем искусстве, которое будет вдохновляться образом Христа. И при этом в описание настойчиво врывается фраза, возвращающая нас к началу стихотворения («Все злей и свирепей дул ветер из степи…») и не дающая забывать о том, что события 20-го века оборвут все эти лубочные картины счастливого Рождественского праздника, как когда-то радости от рождения Спасителя пришло на смену известие о его Распятии. Такой прием помогает показать вневременное и внепространственное бытие главных образов произведения – Младенца и Звезды. Таким образом, время стихотворения – это время Вечности. Границы мира тоже расширяются. Весь мир предстает в образе Храма, алтарь которого – пещера с Младенцем.
Заключение
Таким образом, Звезда выступает знаком новой эры христианства, рождения среди холода и снегов Спасителя, который смоет грехи человечества своей кровью.
