Где нет зимы
У Павла и Гуль были бабушка, мама и чудесный старый дом свидетель истории их семьи. Но все меняется в одночасье: бабушка умирает, мама исчезает, а дети оказываются в детском приюте. В новом романе для подростков Дина Сабитова, лауреат премии «Заветная мечта» за повесть «Цирк в шкатулке», говорит о настоящих ценностях: только семья и дом в современном мире, как и сто лет назад, могут дать защиту всем людям, но в первую очередь тем, кто еще не вырос. И чувство сиротства, одиночества может настичь не только детей, оставшихся без родителей, но любого из нас, кто лишен поддержки близких людей и родных стен. Павел тринадцатилетний подросток, но именно его Сабитова наделяет его почти инстинктивным чувством ответственности за семью. Он уверен, что пока стоит на месте их Дом, они с Гуль не сироты. И эта убежденность помогает преодолеть детям все препятствия, чтобы в итоге вернуться в него.
Танго Петера 29
Дина Сабитова. Где нет зимы
Павел
— Посиди в моей комнате. Я не хочу засыпать одна!
Гуль устроилась в кровати, водрузив на колени огромный том «Снежной королевы». Когда моя сестра читает, она пока еще водит иногда пальцем по строке, а порой и шевелит губами.
Я сижу у нее в ногах и тоже читаю.
— А что, северные олени на самом деле такие большие?
Отложив книгу, смотрю, какие северные олени «такие большие». На картинке олень, в самом деле внушительный, скачет через всю страницу, и кажется, что он размером с лося.
— Олени вроде бы меньше лошади… Но, Гуль, зачем ты опять облизываешь книгу?
У моей младшей сестры есть дурацкая привычка — Гуль облизывает цветные картинки в книгах. «Так они становятся очень яркие и блестящие».
Сестра смотрит на меня виновато и пытается просушить страницу рукавом пижамы.
Я укоризненно вздыхаю и возвращаюсь к своему роману.
Через десять минут я вижу, что Гуль уснула, выронив книгу и даже не пожелав Ляльке спокойной ночи. А ведь это ее священный ежевечерний ритуал, она его не пропускает.
Мы с Гуль одни в доме. Не считая, конечно, Ляльки.
Где-то раздаются шорохи и скрипы. В нашем доме всегда так, ведь он очень старый, ему уже лет сто. Развалюха, если честно. У нас даже газ не проведен, мы печку топим дровами. Я тут живу всю жизнь, мама тут жила всю жизнь и бабушка тоже…
Даже себе не хочу сознаваться, что сейчас эти звуки меня пугают. Хотя, может быть, в тишине стало бы еще страшнее.
Прошло уже три недели с того дня, как умерла бабушка. И каждый вечер мама уходит куда-то, оставляя нас с Гуль одних.
Я ругаю себя за то, что боюсь. Мне все же не восемь лет, как глупой Гуль, а тринадцать. Но обрывки тревожных мыслей начинают бродить у меня в голове сами по себе… Можно, конечно, читать — это очень отвлекает до поры до времени, но все равно настает момент, когда надо выключить свет, закрыть глаза. Тут-то мысли и набегают.
Но вот что я понял. Когда мысли приходят сами по себе и уснуть из-за этого очень трудно — надо начать думать специально. Вспоминать что-нибудь очень подробно, как будто смотришь кино. Или нет, лучше — как будто пишешь книгу. Крутишь в голове предложение, словно читаешь его в книге, а потом вдруг понимаешь, что мысли начали путаться, и ты повторяешь какое-то слово, повторяешь, повторяешь, а предложение рассыпается и ускользает от тебя. А потом уже наступает утро.
Буду думать про бабушку.
Мою бабушку звали Александра Васильевна Соловьева. Она была портнихой. Работала она в жизни много кем — и в столовой, и в больнице, и на заводе, но главное — шила на заказ. Говорят, лет сорок назад моя бабушка была городской легендой и заказчицы приходили к ней «по рекомендации».
Дома мы звали ее Шурой. Шура много курила, любила петь, терпеть не могла готовить. И еще у нас с ней одинаковой формы нос и уши.
Бабушку многие считали немного того. Основания для этого были.
Расскажу один случай, чтоб вы поняли, что я имею в виду.
Надо было выпустить стенгазету к очередному Дню учителя. В школе нельзя: мы же вроде как делаем сюрприз учителям.
Потом этот «сюрприз» отправляется в шкаф в учительской: там уже пылятся рулоны этих газет лет этак за пятьдесят.
Я предложил свистнуть оттуда старую газету, подреставрировать, а дату просто замазать — эти газеты все на одно лицо. Кто вспомнит, что такая уже была десять или двадцать лет назад?
Разумеется, мне сказали, что я дурак и идея моя глупая.
А по-моему, очень хорошая мысль — мы бы сэкономили кучу времени.
Девчонки нашли ворох каких-то открыточек с глобусами, кленовыми листьями, портфелями и прочим подходящим по теме.
Наш дом ближе всех. Поэтому пошли ко мне.
Ватман сперва расстелили прямо на полу в моей комнате, но оказалось, что полы кривые. Дом у нас старый, с дощатыми полами, и доски горбатые, неровные. Так что рисовать на полу никак нельзя. А письменные столы и кухонный не годятся — они у нас совсем маленькие.
Мы просто не знали, что делать. Мне было как-то неудобно, что такие полы, хотя я, конечно, в этом не виноват.
И тут вышла бабушка… С вечной сигаретой в мундштуке.
Бабушка всегда курила сигареты не так, как все нормальные люди, а совала их в мундштук. Маму это раздражало. Она постоянно говорила Шуре, что мундштук — мужской аксессуар. А бабушка отвечала, что ее хрустальная мечта — курить трубку. И что, когда она наконец заведет себе трубку, мама еще вспомнит, как прелестно выглядел ее янтарный мундштук. «Девичья игрушка, — усмехалась бабушка, — ты, Маруська, просто ничего не понимаешь в женственности».
Девчонки, увидев бабушку, слегка остолбенели. Нет, они, конечно, вежливо поздоровались, но при этом…
Дело в том, что бабушка моя очень любила яркие платья. И сшила себе чуть ли не двадцать платьев по одной выкройке: с глубоким вырезом спереди, голыми плечами и длиннющей широченной юбкой. Юбка с оборками, а расцветка такая, что мимо не пройдешь. На этот раз платье было с огромными маками по темно-зеленому фону.
— Тебя принимают за старую сумасшедшую цыганку! — сердилась на бабушку мама.
— Что ж, пусть тогда меня украдет какой-либо табор, — хихикала в ответ бабушка. — «Я уйду с толпо-о-ой цыга-а-анок за киби-и-иткой ко-о-очевой!» А в черный день буду зарабатывать на улице — гадать прохожим. Чем плохо?
Кстати, гадать на картах бабушка очень даже хорошо умела и любила, мне всегда казалось, что насчет черного дня она не шутит.
Так вот, вышла к нам бабушка в маковом платье с дымящимся мундштуком в руках и спросила меня важным неторопливым басом:
— Борька! Что за нашествие прекрасных девиц в наш скромный уголок?
— Шура, — вздохнул я, — нам надо делать газету.
— Ну и в чем же проблема?
— У нас пол кривой, Шура. Ватман разложить негде.
Бабушка посмотрела на нас, задумчиво покрутила мундштук, а потом сказала:
— Только потом все убрать, Борька! Чтоб краски — нигде-нигдешеньки ни капли!
И развернулась, поманив нас за собой.
Я сразу понял и ужасно обрадовался.
В комнате у бабушки стоял стол, на котором бабушка кроила. Ровнехонький и такой большой, что на нем спать можно было в полный рост, не то что ватман расстелить.
Девчонки как в комнату бабушкину попали, так начали озираться, будто это музей.
— Ой, — говорит кто-то из них, — манекены без головы. Это для шитья, да?
— Да, — говорит бабушка, — знакомьтесь: Дуся, Люся и Нюся.
У бабушки в углу три манекена — на три разных фигуры.
Источник
Где нет зимы
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
Эта и ещё 2 книги за 299 ₽
У всего есть причина. Есть причина у снега, у плохого настроения, у подгоревшей каши, есть причина у разбитой чашки, у каркающей вороны, у темноты.
У всего есть причина. Есть причина у снега, у плохого настроения, у подгоревшей каши, есть причина у разбитой чашки, у каркающей вороны, у темноты.
Люди верят в разное. Это очень удобно — придумать, что будет потом, и поверить в это.
Люди верят в разное. Это очень удобно — придумать, что будет потом, и поверить в это.
. обрывки тревожных мыслей начинают бродить у меня в голове сами по себе. Можно, конечно, читать — это очень отвлекает до поры до времени, но все равно настает момент, когда надо выключить свет, закрыть глаза. Тут-то мысли и набегают.
. обрывки тревожных мыслей начинают бродить у меня в голове сами по себе. Можно, конечно, читать — это очень отвлекает до поры до времени, но все равно настает момент, когда надо выключить свет, закрыть глаза. Тут-то мысли и набегают.
Случившееся так ударило мою сестру, что ей стало очень больно. Представь, сказал мне доктор: поранил ты руку. И от любого, самого незначительного, движения рука болит. Ты ведь постараешься этой рукой совсем не шевелить, чтобы было не больно и скорее всё зажило? А твоя сестра поранила душу. Вот она и бережёт её, чтобы было полегче.
Случившееся так ударило мою сестру, что ей стало очень больно. Представь, сказал мне доктор: поранил ты руку. И от любого, самого незначительного, движения рука болит. Ты ведь постараешься этой рукой совсем не шевелить, чтобы было не больно и скорее всё зажило? А твоя сестра поранила душу. Вот она и бережёт её, чтобы было полегче.
— Лялька, знаешь, чего больше всего боятся люди?
— Скажи-скажи, Шура, ведь ты спрашиваешь это только ради начала разговора, правда?
— Люди боятся одиночества, Лялька. Если человек один, он чувствует себя никчемным и несчастным.
— Шура, по-моему, люди готовы думать, что они ненужные и несчастные, даже если вокруг них куча народу. Люди вообще нелогично себя ведут.
— Лялька, знаешь, чего больше всего боятся люди?
— Скажи-скажи, Шура, ведь ты спрашиваешь это только ради начала разговора, правда?
— Люди боятся одиночества, Лялька. Если человек один, он чувствует себя никчемным и несчастным.
— Шура, по-моему, люди готовы думать, что они ненужные и несчастные, даже если вокруг них куча народу. Люди вообще нелогично себя ведут.
Танго ПетераМаска, маска,
Не раз бывали мы вдвоем.
Лукавый взгляд в лице твоем,Ты смейся звонко и задорно,
Должна быть милой, покорной,
А взор пускай горит огнем.Скользи легко,
И слушай плавные ритмы
Далеких и знойных стран.Где нет зимы,
Не знают боли сильнее
И глубже сердечных ран.Не жди признаний иных
И трепетных слов.
Светла, как вешние сны,
Моя любовь.Танцуй танго,
Позволь поверить, что сбудется
Радость счастливых снов.Танго из музыкальной кинокомедии «Петер» (1934). Русский текст записан со старой грампластинки, где это танго исполняет Л. Г. Борисоглебская.
Танго ПетераМаска, маска,
Не раз бывали мы вдвоем.
Лукавый взгляд в лице твоем,Ты смейся звонко и задорно,
Должна быть милой, покорной,
А взор пускай горит огнем.Скользи легко,
И слушай плавные ритмы
Далеких и знойных стран.Где нет зимы,
Не знают боли сильнее
И глубже сердечных ран.Не жди признаний иных
И трепетных слов.
Светла, как вешние сны,
Моя любовь.Танцуй танго,
Позволь поверить, что сбудется
Радость счастливых снов.Танго из музыкальной кинокомедии «Петер» (1934). Русский текст записан со старой грампластинки, где это танго исполняет Л. Г. Борисоглебская.
Люди не любят ждать. Знаешь, есть такая поговорка: «Хуже нет, чем ждать и догонять».
Люди не любят ждать. Знаешь, есть такая поговорка: «Хуже нет, чем ждать и догонять».
Люди боятся одиночества. Если человек один, он чувствует себя никчемным и несчастным.
Люди боятся одиночества. Если человек один, он чувствует себя никчемным и несчастным.
Ну что такое парикмахер? Обслуживающий персонал. Какие у них, у парикмахеров, интересы? Сериалы да любовные романчики. Мира, конечно, хороший человек и, кстати, сериалы не смотрит, некогда ей… Что она читает, я внимания не обращал. Но вряд ли, к примеру, ей будет интересно разговаривать про Стейнбека или Умберто Эко. Я в Умберто Эко тоже мало что понимаю, но я пойму. А парикмахер — это предел. Потолок. Куда ей в архиве работать…Ничего подобного я говорить не собирался. Но Мира как-то — слово за слово — вытащила из меня все это.Я думал — опять рассердится. А она начала смеяться.— Дурачок ты, дурачок, — говорит. — Маленький еще дурачок, мусора в голове навалом. Подожди-ка минутку.Принесла из своей комнаты папку.— Вот, смотри, если тебе так важны бумажки с печатями!И кладет передо мной картонную книжечку. А там написано, что Мира Александровна Гуренкова… названного университета… социологический факультет… Гербовая печать.Я на нее смотрю, баран бараном.— А почему тогда вы парикмахером работаете?— А нравится мне! — Мира пожала плечами. — Учиться на социолога было интересно, а потом…— Парикмахером, что ли, интереснее? — хмыкнул я.— И нечего хмыкать. Знаешь, как нудно жить, когда у тебя многомесячный проект — и психуешь ты из-за него, и сроки поджимают, а он все тянется, тянется, конца-края нет, тягомотина такая… А у меня каждый день несколько раз — начатое и полностью завершенное дело. И красиво получается. Приходит ко мне тетка: волосы сосульками, от корней все пегое, лицо скучное, глаза тусклые. А через два часа — куда что делось. Веришь — и глаза начинают блестеть, и плечи тетка расправляет. И идет тетка домой — и кажется ей, что она почти Мерилин Монро.
Ну что такое парикмахер? Обслуживающий персонал. Какие у них, у парикмахеров, интересы? Сериалы да любовные романчики. Мира, конечно, хороший человек и, кстати, сериалы не смотрит, некогда ей… Что она читает, я внимания не обращал. Но вряд ли, к примеру, ей будет интересно разговаривать про Стейнбека или Умберто Эко. Я в Умберто Эко тоже мало что понимаю, но я пойму. А парикмахер — это предел. Потолок. Куда ей в архиве работать…Ничего подобного я говорить не собирался. Но Мира как-то — слово за слово — вытащила из меня все это.Я думал — опять рассердится. А она начала смеяться.— Дурачок ты, дурачок, — говорит. — Маленький еще дурачок, мусора в голове навалом. Подожди-ка минутку.Принесла из своей комнаты папку.— Вот, смотри, если тебе так важны бумажки с печатями!И кладет передо мной картонную книжечку. А там написано, что Мира Александровна Гуренкова… названного университета… социологический факультет… Гербовая печать.Я на нее смотрю, баран бараном.— А почему тогда вы парикмахером работаете?— А нравится мне! — Мира пожала плечами. — Учиться на социолога было интересно, а потом…— Парикмахером, что ли, интереснее? — хмыкнул я.— И нечего хмыкать. Знаешь, как нудно жить, когда у тебя многомесячный проект — и психуешь ты из-за него, и сроки поджимают, а он все тянется, тянется, конца-края нет, тягомотина такая… А у меня каждый день несколько раз — начатое и полностью завершенное дело. И красиво получается. Приходит ко мне тетка: волосы сосульками, от корней все пегое, лицо скучное, глаза тусклые. А через два часа — куда что делось. Веришь — и глаза начинают блестеть, и плечи тетка расправляет. И идет тетка домой — и кажется ей, что она почти Мерилин Монро.
-Я вообще — то не совсем домовой.Я университетский.
— Как это? — не понял я.
— Ну как — как! Сказки знаешь? В лесу — леший, в озере — водяной, в доме — домовой.А я в университетской библиотеки жил, в отделе рукописей и редких книг. Нас в библиотеки много было, в каждом отделе по одному. В читальном зале, помню, Игнатий Ликандрович жил, эх, гонял студиозусов! Только они начнут перешептываться, а он на них раз — и сон нагонит. В читальном зале должно быть тихо. Лежат все носами в волюмы уткнулись — благолепие.
-Я вообще — то не совсем домовой.Я университетский.
— Как это? — не понял я.
— Ну как — как! Сказки знаешь? В лесу — леший, в озере — водяной, в доме — домовой.А я в университетской библиотеки жил, в отделе рукописей и редких книг. Нас в библиотеки много было, в каждом отделе по одному. В читальном зале, помню, Игнатий Ликандрович жил, эх, гонял студиозусов! Только они начнут перешептываться, а он на них раз — и сон нагонит. В читальном зале должно быть тихо. Лежат все носами в волюмы уткнулись — благолепие.
Источник
