- Библиотека
- Запятая перед союзом «как»
- Постановка запятой перед союзом КАК
- Учебник «Грамоты»: пунктуация
- Запятая перед союзом «как»
- Постановка запятой перед союзом КАК
- Помогите, пожалуйста, с русским. Правильно ли, я расставила запятые? Если нет, то где не правильно. Спасибо.
- Провинциальные тетради. Том 1
- Оглавление
- ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Три цвета времени
- НАСТРОЙКИ.
- СОДЕРЖАНИЕ.
- СОДЕРЖАНИЕ
Библиотека
Запятая перед союзом «как»
Выберите правильные варианты ответов. Для проверки выполненного задания нажмите кнопку «Проверить».
Постановка запятой перед союзом КАК
Запятая перед союзом КАК ставится в трех случаях:
1. Если этот союз входит в обороты, близкие по роли в предложении к вводным словам, например: КАК ПРАВИЛО, КАК ИСКЛЮЧЕНИЕ, КАК СЛЕДСТВИЕ, КАК ВСЕГДА, КАК СЕЙЧАС, КАК НАРОЧНО, КАК НАПРИМЕР, КАК ТЕПЕРЬ: Утром, как нарочно, начался дождь;
2. Если этот союз соединяет части сложноподчиненного предложения, например: Мы долго смотрели, как тлеют угли костра;
3. Если в предложении есть обстоятельство, выраженное сравнительным оборотом, который начинается с союза КАК, например: Ее голос звенел, как самый маленький колокольчик;
Обратите внимание: если предложение продолжается после оборотов с союзом КАК, то необходимо поставить еще одну запятую в конце оборота. Например: Внизу, как зеркало, блестела вода; Мы долго смотрели, как тлеют угли костра, не в силах оторваться от этого зрелища.
Не обособляются обороты с союзом КАК в пяти случаях:
1. Если оборот с союзом КАК в предложении выступает в роли обстоятельства образа действия, например: Тропинка извивалась как змея. В таких случаях оборот с КАК можно заменить наречием (ПО-ЗМЕИНОМУ) или существительным в творительном падеже (ЗМЕЕЙ). К сожалению, не всегда обстоятельства образа действия можно с полной уверенностью отличить от обстоятельств сравнения.
2. Если оборот с союзом КАК входит в состав фразеологизма, например: Во время обеда она сидела как на иголках;
3. Если оборот с союзом КАК входит в состав сказуемого и предложение без такого оборота не имеет законченного смысла, например: Она держится как хозяйка;
4. Если союз КАК стоит между подлежащим и сказуемым (без этого союза там требовалось бы поставить тире), например: Озеро как зеркало;
5. Если сравнительному обороту предшествует отрицание НЕ или частицы СОВСЕМ, СОВЕРШЕННО, ПОЧТИ, ВРОДЕ, ТОЧЬ-В-ТОЧЬ, ИМЕННО, ПРОСТО, например: Они все делают не как соседи или Волосы у нее вьются точь-в-точь как у матери;
Кроме этого, надо помнить, что слово КАК может быть частью составного союза КАК… ТАК И… или ТАК КАК, а также оборотов С ТЕХ ПОР КАК, С ТОГО ВРЕМЕНИ КАК, ПО МЕРЕ ТОГО КАК, КАК МОЖНО МЕНЬШЕ (БОЛЬШЕ) и др. В этом случае, естественно, запятая перед КАК тоже не ставится, например: Все окна как в барском доме, так и в людских отворены настежь (Салтыков-Щедрин). Он не взял с собою котлеты на завтрак и теперь жалел об этом, так как ему уже хотелось кушать (По Чехову).
Источник
Учебник «Грамоты»: пунктуация
Запятая перед союзом «как»
Выберите правильные варианты ответов. Для проверки выполненного задания нажмите кнопку «Проверить».
Постановка запятой перед союзом КАК
Запятая перед союзом КАК ставится в трех случаях:
1. Если этот союз входит в обороты, близкие по роли в предложении к вводным словам, например: КАК ПРАВИЛО, КАК ИСКЛЮЧЕНИЕ, КАК СЛЕДСТВИЕ, КАК ВСЕГДА, КАК СЕЙЧАС, КАК НАРОЧНО, КАК НАПРИМЕР, КАК ТЕПЕРЬ: Утром, как нарочно, начался дождь;
2. Если этот союз соединяет части сложноподчиненного предложения, например: Мы долго смотрели, как тлеют угли костра;
3. Если в предложении есть обстоятельство, выраженное сравнительным оборотом, который начинается с союза КАК, например: Ее голос звенел, как самый маленький колокольчик;
Обратите внимание: если предложение продолжается после оборотов с союзом КАК, то необходимо поставить еще одну запятую в конце оборота. Например: Внизу, как зеркало, блестела вода; Мы долго смотрели, как тлеют угли костра, не в силах оторваться от этого зрелища.
Не обособляются обороты с союзом КАК в пяти случаях:
1. Если оборот с союзом КАК в предложении выступает в роли обстоятельства образа действия, например: Тропинка извивалась как змея. В таких случаях оборот с КАК можно заменить наречием (ПО-ЗМЕИНОМУ) или существительным в творительном падеже (ЗМЕЕЙ). К сожалению, не всегда обстоятельства образа действия можно с полной уверенностью отличить от обстоятельств сравнения.
2. Если оборот с союзом КАК входит в состав фразеологизма, например: Во время обеда она сидела как на иголках;
3. Если оборот с союзом КАК входит в состав сказуемого и предложение без такого оборота не имеет законченного смысла, например: Она держится как хозяйка;
4. Если союз КАК стоит между подлежащим и сказуемым (без этого союза там требовалось бы поставить тире), например: Озеро как зеркало;
5. Если сравнительному обороту предшествует отрицание НЕ или частицы СОВСЕМ, СОВЕРШЕННО, ПОЧТИ, ВРОДЕ, ТОЧЬ-В-ТОЧЬ, ИМЕННО, ПРОСТО, например: Они все делают не как соседи или Волосы у нее вьются точь-в-точь как у матери;
Кроме этого, надо помнить, что слово КАК может быть частью составного союза КАК… ТАК И… или ТАК КАК, а также оборотов С ТЕХ ПОР КАК, С ТОГО ВРЕМЕНИ КАК, ПО МЕРЕ ТОГО КАК, КАК МОЖНО МЕНЬШЕ (БОЛЬШЕ) и др. В этом случае, естественно, запятая перед КАК тоже не ставится, например: Все окна как в барском доме, так и в людских отворены настежь (Салтыков-Щедрин). Он не взял с собою котлеты на завтрак и теперь жалел об этом, так как ему уже хотелось кушать (По Чехову).
Источник
Помогите, пожалуйста, с русским. Правильно ли, я расставила запятые? Если нет, то где не правильно. Спасибо.
Он записал всё, что я ему рассказывал, и велел подписаться.
Порыв ветра, прогнавший тучу, налетел на дождь, ломая его пунктирные линии.
В душистых садах спали выбеленные извёсткой дома, блестевшие как снег под луной.
Бесчисленные звёзды, несмотря на их видимую неподвижность, казалось, вот-вот сорвутся вниз, вспыхнут на земле огромным пожаром.
Бледный лохматый, он казался и бессильным, как тяжело больной, и вместе несокрушимым.
Он толкнул зелёную калитку и по усыпанной галькой дорожке зашагал к низкому белому дому, увитому диким виноградом.
Он узнал князя Долгорукого, крутого советника Петра и учёного Брюса, прослывшего в народе русским Фаустом.
Он записал всё, что я ему рассказывал, и велел подписаться.
Порыв ветра, прогнавший тучу, налетел на дождь, ломая его пунктирные линии.
В душистых садах спали выбеленные извёсткой дома, блестевшие как снег под луной.
Бесчисленные звёзды, несмотря на их видимую неподвижность, казалось вот-вот сорвутся вниз, вспыхнут на земле огромным пожаром.
Бледный, лохматый, он казался и бессильным, как тяжело больной, и вместе несокрушимым.
Он толкнул зелёную калитку и по усыпанной галькой дорожке зашагал к низкому белому дому, увитому диким виноградом.
Он узнал князя Долгорукого, крутого советника Петра и учёного Брюса, прослывшего в народе русским Фаустом
Источник
Провинциальные тетради. Том 1
В книге собраны стихотворения, проза, литературные и философские заметки 1989—1994 годов, в том числе работы, посвященные немецким романтикам и русскому модернизму.
Оглавление
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Провинциальные тетради. Том 1 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
ТЕАТРАЛЬНЫЙ СЕЗОН (1991)
…Целый день мы суетились на Невском — всюду витрины, двери, озабоченные лица; серый снег на тротуаре и с неба; шипение автобусов и гарь; все невесомо, и все в тени от вавилонской башни.
Наконец, выбрались на свободу — проходными дворами к пустоте старых улиц; долго курили на скамейке в чудном и молчаливом саду. Натка изредка поглядывала на часы, боясь опоздать в театр; но здесь совсем недалеко — два-три квартала. Она впервые в Петербурге…
Я мну пальцами в кармане билеты, и что-то говорю о поэзии; весь город — поэзия; вековая строгость и грандиозность старых стен.
Уже вечер. И все становится неестественным и воровским; и в черных подворотнях уже чудятся острые ножи. Мы прибавляем шагу; Натка держит меня под руку — ей все же несколько не по себе в этой навалившейся пустоте, и она хочет быстрее попасть в теплое фойе, сдать в гардероб свое коричневое пальто и пройти в зал.
Я снова закуриваю — привычка: идти по улице и курить…
Улица пустынна и мертвенно бледна; но вот впереди, из арки, вышел щупленький старикашка и, словно споткнувшись, покачнулся и вдруг повалился на стену…
Вот, ему уже хорошо и на сегодня предостаточно; он сполз на тротуар и затих. Затем, словно услышав наши шаги, завозился, пытаясь подняться; мы прошли мимо…
Но вдруг Натка остановилась — ей показалось, что старик вовсе не пьян.
На нем серое залатанное пальто, широкие брюки и почти развалившиеся ботинки; и смотрел он в асфальт. Я толкнул его в плечо и проговорил нечто типа: «не спи, отец, замерзнешь». Пальцы его судорожно стали искать, за что бы зацепиться; он что-то мычал и пробовал оторвать от земли голову.
Решив, что его нужно усадить, я схватил старика за плечи и приподнял; дужка его очков слетела с уха. Он смотрел на меня обезумевшими, ничего не понимающими глазами и что-то пытался сказать перекошенным ртом…
«Ната, вызывай скорую…»
И где искать на пустой безжизненной улице телефонную будку?
Натка метнулась в одну сторону, потом в другую, решив бежать к перекрестку. Я поволок старика к парадному крыльцу какой-то конторы, чтобы усадить его на ступеньки. Правая рука его висела плетью; он пытался ее найти, но безуспешно.
И вдруг я почувствовал, что его разрубили пополам…
Сидеть он не мог; сполз по ступенькам и чуть было не ударился затылком о бетон. И я, глупый, стал поправлять ему съехавшие очки. Старик все что-то пытался произнести; и я знал, что он говорит о боли. Наконец в его глазах блеснули слезы. Мир плачет…
Хоть бы кто-нибудь показался на улице! Все покинули этот город.
Прибежала Натка. Говорит, что вызвала, и те скоро обещали приехать… как обычно. Она присела рядом со мной, обхватила меня дрожащими руками. «Что с ним?» — «Не знаю; похоже, инсульт… паралич…»
Она вдруг взорвалась: «Делай же что-нибудь!»
Но я не врач, я — литератор. Я не знаю, что делать!
Старик стал что-то просить; но я не мог слышать его голоса — у меНы затекли руки и в ушах стала звенеть дрожь ладоней.
«Он просит поднять его; Слав, подними его…»
Нам впору взвыть втроем… Полузакрытые глаза сквозь тонкие стекла…
И снег, снег. Чистый и бесконечный, крупный и тяжелый, словно позабывший, что он с берегов Невы. Трагизм перевоплощений…
Старик вздрогнул, стал прерывисто дышать; полусогнутая правая рука упала на асфальт. Его стало колотить, и я испугался, что не смогу удержать его. Но что делать, черт возьми, что делать?
К горлу старика подкатил ком, и изо рта потекла белая струйка. «Его рвать начинает…» Я пытаюсь расположить его полубоком и наклонить голову. Иначе он просто захлебнется. Изнутри. С трудом (и не без омерзения) разжимаю ему челюсти; белые капли падают на грязно-серый драп и асфальт.
Натка, всхлипывая, пытается как-то мне помочь.
Несчастный друг обмяк, дыхание его замедлилось — он, должно быть, потерял сознание. Мы оттащили его от вонькой лужицы. Он был бледен, как снег.
Натка подобрала очки — одно стекло было треснуто и левая дужка погнулась. Они — пустые, безглазые…
«А вдруг он умер?»
«Нет. Разве может человек вот так: взять и умереть…» Но я стал судорожно искать пульс на его запястьях.
Где-то на перекрестке скрипнули тормоза, и красно-белый рафик уставился на нас, затем сорвался с места и стал стремительно приближаться.
Врач что-то поколдовал над стариком, потом жестом подозвал санитара, и тот с шофером уложили старика на носилки.
Звонко хлопнула задняя дверца, словно выстрелила; машина фыркнула, выпустив облачко сизого дыма.
Улица снова была пуста; падал снег; серые дома молча смотрели на нас; и нам вдруг показалось, что ничего не было…
Этого действительно ничего не было — мы в тот вечер очень сильно опаздывали на спектакль по пьесе американца Эдварда Олби…
Источник
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Три цвета времени
НАСТРОЙКИ.
СОДЕРЖАНИЕ.
СОДЕРЖАНИЕ
Три цвета времени
Золотой век, которому до сих пор слепое предание отводило место в прошлом, – впереди нас!
Анри Мари Бейль (Фредерик Стендаль)
Для того чтобы хорошо изобразить, художник должен прекрасно видеть и даже – предвидеть, не говоря о том, что он обязан много знать. Есть художники, которые обладают искусством изображать правду жизни гораздо совершеннее, чем это доступно историкам, заслужившим титул «великих». Это объясняется не только различием работы над книгами, документами и работой над живым материалом, над людьми; различием между тем, что совершалось в прошлом, более или менее далеком, и тем, что произошло вчера, происходит сегодня и неизбежно произойдет завтра.
Историк смотрит в даль прошлого с высоты достижений своей эпохи, он рассказывает о процессах законченных, рассказывает, как судья о преступлениях или как защитник преступников; он сочувственно вздыхает о «добром старом времени» безнаказанных насилий или окрашивает некоторые события прошлого особенно мрачной краской, для того чтобы тяжкий сумрак его эпохи казался светлей. «Объективизм» историка – такая же легенда, как справедливость бога, о котором Стендаль очень хорошо сказал: «Извинить бога может только то, что он – не существует».
Как везде, здесь тоже встречаются исключения. Гиббон смотрел на «историю упадка и разрушения Римской империи» сквозь туман пятнадцати веков глазами человека XVIII столетия, но он изобразил рост христианства, его разрушительную работу и политическую победу так ярко, как будто он сам лично был свидетелем процесса, который утвердил физическое рабство рабством духовным, заменив языческую свободу критикующей мысли бешеным фанатизмом церковников и монахов. Но Гиббон был чудовищно талантлив и обладал качеством художника, редкой способностью оживлять прошлое, воскрешать мертвых. Вообще же об историке очень верно сказал Гизо, сам прославленный историк: «Даже не желая обманывать других, он начинает с того, что обманывает себя; чтоб доказать то, что он считает истиной, он впадает в неточности, которые кажутся ему незначительными, а его страсти заглушают его сомнения». Советский читатель, конечно, понимает, что эти слова говорят о давлении класса на «свободу» и правду мысли историка.
Художник прежде всего – человек своей эпохи, непосредственный зритель или активный участник ее трагедий и драм. Он может быть объективен, если он в достаточной мере свободен от гипноза предрассудков и предубеждений своего класса, если у него честные глаза, если он сам – частица концентрированной энергии эпохи, – творческой энергии, устремленной к цели, которая твердо поставлена историей роста правосознания трудового народа. Работа литератора отличается не только силою непосредственного наблюдения и опыта, но еще и тем, что живой материал, над которым он работает, обладает способностью сопротивления произволу классовых симпатий и антипатий литератора. Именно этой силой сопротивления живого материала личному произволу художника можно объяснить такие факты, что в среде буржуазного общества все чаще литераторы являются беспристрастными историками быта своего класса, беспощадно изображают его пороки, его пошлость, жадность, жестокость, законный процесс его «упадка и разрушения». Славословия европейских авторов устойчивости мещанской жизни постепенно сменяются панихидами.
Стендаль был первым литератором, который почти на другой день после победы буржуазии начал проницательно и ярко изображать признаки неизбежности внутреннего социального разложения буржуазии и ее туповатую близорукость. Историки французской литературы поставили его в ряд «классиков», но это было сделано с оговорками. Едва ли можно сказать, что французы гордятся Стендалем.
Причины холодного отношения французской критики к этому оригинальнейшему художнику и некоторым другим совершенно правильно отмечены автором этой книги А.К.Виноградовым в одном из его полноценных предисловий к переводам французских книг. На А.К.Виноградове лежит социальная обязанность развить его домыслы о причинах несправедливых и неверных оценок французской критикой подлинного социально- политического значения работы некоторых литераторов Франции. Эти домыслы крайне важны и поучительны для наших читателей, так же как и для молодых авторов.
Стендаль является очень ярким примером искажения критикой лица автора. Профессор Лансон в своей «Истории французской литературы» говорит о нем: «Его личные приключения вовсе не интересны».
Это сказано о человеке, который участвовал в походе интернациональной армии Наполеона на Москву и пережил трагедию отступления, гибель этой армии, о человеке, который жил в близкой связи с главнейшими вождями национально-революционного движения итальянских карбонариев, был приговорен австрийским правительством к смертной казни, почти всю жизнь прожил под надзором полиции, – что тоже весьма интересно.
Не помню, кто, кажется – Фагэ, отметил, что в трагические дни отступления и вымерзания армии, в дни полного развала дисциплины Стендаль ежедневно являлся на службу чисто выбритым, в полной военной форме, «спокойный, не теряя своей страсти к анализу событий и точно не веря в поражение Наполеона».
Это – черта человека сильного духом и настроенного исторически, человека, который, хотя и восхищался энергией Наполеона, однако понимал, что если расчет завоевателя Европы на восстание русских крепостных рабов не оправдался, так это еще не значит, что история остановилась.
Лансон сказал: «Литературная деятельность Стендаля возникла из его любви к жизни активной и руководилась этой любовью». «Больше всего Стендаль любил энергию», – правильность этой догадки подтверждается всей беспокойной жизнью Стендаля. Истинной и единственной героиней книг Стендаля была именно воля к жизни, и он первый стал писать романы, в которых не чувствуется тенденциозного насилия автора над его героями, над действительностью. Силою своего таланта он возвел весьма обыденное уголовное преступление на степень историко-философского исследования общественного строя буржуазии в начале XIX века. Он первый заметил в среде буржуазии и монументально изобразил Жюльена Сореля, молодого человека двадцати трех лет, «крестьянина, возмутившегося против его низкого положения в обществе» мещан, которые разбогатели, и дворянства, которое, обеднев за годы революции, омещанивалось.
Жюльен Сорель жил среди людей, которые «никогда не просыпаются утром с мучительной мыслью: „Где я сегодня пообедаю?“
Слова, взятые в кавычки, сказаны самим Сорелем на суде его класса. Но этими словами он, как бы против воли автора, принизил свое будущее значение и значение своей драмы, которая не кончилась со смертью его, а продолжалась в течение ста лет и все еще разыгрывается молодежью Европы.
Жюльену Сорелю буржуазное общество отрубило голову, но этот молодой, честолюбивый человек воскрес под другими именами в ряде книг крупнейших авторов Европы и России: в романах Бульвера- Литтона и Альфреда Мюссе, Бальзака и Лермонтова, Сенкевича, Поля Бурже и других. В эскизных, но
Источник