Знак весны талый лед

Апрель

«Уходило по снегу утро,

И по талым его следам

Ты входила ко мне без стука,

Приносила пригоршни льда.

Лёд крошился на подоконник,

И, казалось, сама весна

Приносила в сырых ладонях

Ей одной лишь понятный знак.

Знак весны — талый лёд,

Знак весны — ледоход,

Успокоит суда Голубая вода.

Знак весны — талый лёд.

Во дворе между двух берёзок

Заблудился чудак — АПРЕЛЬ,

Он шумит и куда-то рвется,

И зачем-то стучится в дверь.

И я чувствую: в нашем доме

Поселилась навек весна,

Потому что в твоих ладонях

Ее тайный и робкий знак. «

(«Тайный знак» А.Быканов-А.Горюшкин)

«. Ты вспомни те дожди, Что шли в АПРЕЛЕ. » («Сезон дождей» О.Фельцман-Н.Олев)

В юном месяце апреле немало дорогих сердцу, памятных дат. Начнем с классики: —

АПРЕЛЬ 1974 года. В Москве проходил пятый Съезд Союза композиторов СССР. Этому событию было посвящено много концертов, в которых принимали участие лучшие из лучших. В Колонном Зале Дома Союзов в дни работы композиторского Съезда исполнялась оратория Кара Караева «ГИМН ДРУЖБЫ». Солист — Народный артист СССР МУСЛИМ МАГОМАЕВ.

— в том же АПРЕЛЕ 1974 года на заключительном концерте Съезда Союза композиторов Муслим Магометович исполнил песню Оскара Фельцмана на стихи Расула Гамзатова «ЕСТЬ ГЛАЗА У ЦВЕТОВ». Концерт проходил в Колонном Зале Дома Союза, транслировался по Центральному телевидению.

— примерно в то же время АПРЕЛЯ 1974 года в Москве проходили Дни Польской Культуры. Среди почетных наград и званий, которых заслуженно удостоен Муслим Магометович, есть также и звание «Заслуженный деятель культуры Польской Народной республики». Заключительный концерт мастеров искусств Польши проходил во Дворце Культуры АЗЛК. Муслим Магомаев участвовал в этом концерте, исполняя песни «Вдоль по Питерской» и «В этот день». Последняя была выбрана не случайно, именно эта песня исполнялась Муслимом Магомаевым на фестивале в Сопоте, в августе 1969 года, где советский певец одержал триумфальную победу. Песня авторов Ф. Садовского и Кудельского стала известной, благодаря именно его блистательному исполнению, вышла на грампластинке. Заключительный концерт Дней польской культуры транслировался по Центральному телевидению. Запомнился он ещё и тем, что артисты выступали в качестве ведущих, объявляя следующие номера. Муслиму Магометовичу выпало объявить выступление самого известного польского ВИА — «Скальды».

— в АПРЕЛЕ 1974 года в Москве проходил также и Съезд комсомола, запомнившийся тем, что прямо с концерта, знаменующего закрытие съезда, отправлялись отряды комсомольцев на строительство Байкало-Амурской магистрали. Программа заключительного концерта соответствовала «мероприятию», отличалась высокой патетикой. С успехом была принята новая песня А.Н. Пахмутовой «И вновь продолжается бой». Композитор, сочинив данную песню вместе с поэтом Николаем Добронравовым, обратились с ней к Муслиму Магомаеву. Однако Муслим Магометович отказался ее исполнять, поскольку в его репертуаре никогда не было песен подобной тематики. Режиссеры концерта во Дворце Съездов предложили ему исполнить «Время» А.Островского, но сам Певец выбрал иную песню. И был тысячу раз прав! Лирическая нежность его «Мелодии» стала во сто крат сильнее «идеологических» произведений, заполонивших программу концерта. В том концерте «Мелодия» прозвучала с особенной задушевностью, какой-то пронзительной трогательностью. Это было одно из самых незабываемых исполнений «Мелодии». Шеститысячный Зал слушал Певца, затаив дыхание. И отряды строителей уезжали с Ярославского вокзала на далекий БАМ, унося с собой неповторимое восхищение настоящей КРАСОТОЙ.

. Следующий Съезд комсомольцев страны Советов проходил, как было принято, четыре года спустя, и также в апреле. — 25 АПРЕЛЯ 1978 года на заключительном концерте Съезда комсомола в Кремлевском Дворце Съездом Муслим Магометович впервые исполнил песню В. Соловьева-Седого на стихи Л. Чуркина — «ВЕЧЕР НА РЕЙДЕ». Со сцены КДС допускалось лишь исполнение под фонограмму, и за несколько дней до концерта фонограмма песни «Вечер на рейде» записывалась Муслимом Магомаевым в Доме звукозаписи. Это было незабываемое исполнение известной песни, тронувшее до слёз присутствовавшего на концерте Генерального секретаря ЦК КПСС, и разумеется, не оставившего равнодушным никого из зрителей. Овации, которой привествовали зрители Народного артиста СССР Муслима Магомаева, Кремлевский Дворец не слышал даже и в дни работы комсомольских и партийных съездов. Артиста не отпускали со сцены, и Муслим Магометович в том же концерте исполнил ещё и «НАДЕЖДУ».

— 28 АПРЕЛЯ 1977 года стало настоящим подарком для многочисленных поклонников творчества Муслима Магомаева. Во Дворце Культуры 1-го ГПЗ состоялись в тот день два сольных концерта! К сожалению, теперь этот Зал известен, как «Театральный центр на Дубковке» горькой памятью «Норд-Оста». Но в тот солнечный, счастливый апрельский день даже представить было невозможно такую историю. ДВА сольный концерта любимого Артиста! День 28 АПРЕЛЯ 1977 года незабываем, благодаря им! Надеюсь, что об этих концертах будет рассказано подробнее в разделе «КОНЦЕРТЫ». К счастью, сохранились фотографии и магнитофонные записи, сделанные во время тех выступлений.

— а несколькими днями раньше — 24 АПРЕЛЯ 1977 года Всесоюзное радио порадовало необычным выпуском замечательной и любимой передачи «До-ре-ми-фа-соль», которую провели в тот вечер Муслим Магомаев и Эдита Пьеха. Надеюсь, что появится возможность представить магнитофонную запись также и этой передачи, и поподробнее рассказать о ней в соответствующем разделе журнала — «ЭТО БЫЛО НЕДАВНО. «

…Эта подборка дат начата с классики, к ней же хочется вернуться и вновь.

— в АПРЕЛЕ 1978 ГОДА замечательнейшее событие произошло в Баку: Муслим Магометович снова выступил В ОПЕРЕ! В родном театре, Азербайджанском государственном театре оперы и балета имени М.Ф. Ахундова после долгого перерыва он, ведущий солист театра, блистательно исполнил партию Фигаро в опере Россини «Севильский цирюльник». Надеюсь, что и об этих спектаклях удастся рассказать подробнее.

А здесь, в разделе «НАШ КАЛЕНДАРЬ» представлена лишь краткая информация, касающаяся памятных дат.

Апрель — месяц творческий всегда. Такой он и в новейшей истории.

— в АПРЕЛЕ 2006 года, готовясь к участию в концерте, посвященном Дню космонавтики, Муслим Магометович сделал прекрасную фонограмму для песни «Я-ЗЕМЛЯ». Старая песня зазвучала вдруг совершенно новыми, яркими, свежими красками! Тамара Ильинична Синявская исполнила ее на сцене ГЦКЗ «Россия». Муслим Магометович пел в том концерте «НАДЕЖДУ». И снова, как прежде, как всегда, взволнованно подпевали Артисту восторженные зрители, и снова, как прежде и как всегда, горячие, от самого сердца идущие аплодисменты громовой овацией раскатившиеся под сводами концертного Зала были наградой благодарных зрителей за прекрасное искусство Певца.

— а в АПРЕЛЕ 2007 года к записанной несколько раньше прекрасной песне «LOVE MY TENDER» добавились также восхитительно красивая фонограмма, а затем и музыкальная композиция на музыку этой известной песни из репертуара Элвиса Пресли. Песня словно обрела второе рождение! Апрель — месяц космический. В нем звезды становятся ближе.

И, конечно же, по-особенному приятно поздравить МУСЛИМА МАГОМЕТОВИЧА с Днём космонавтики. В Ваших песнях часто звучат НЕБО. ЗВЁЗДЫ. МЕЧТА. Ваши песни пробуждают самые лучшие чувства в душе и зовут к прекрасному. Не случайно так любимы они и космонавтами, с которыми не раз доводилось встречаться Вам в Звездном городке и в других концертах, и всеми-всеми! С ПРАЗДНИКОМ, ДОРОГОЙ МУСЛИМ МАГОМЕТОВИЧ! ЗДОРОВЬЯ ВАМ И НОВЫХ, КАК ВСЕГДА, САМЫХ ВЫСОКИХ ВЫСОТ!

. В юном месяце апреле ещё много замечательных дат, памятных и незабываемых поклонниками творчества Муслима Магомаева.

Источник

Текст песни Муслим Магомаев — Тайный знак

Уходило по снегу утро.
И по талым его следам
Ты входила ко мне без стука,
Приносила пригошни льда.
Он крошился на подоконник.
И казалось, сама весна
Приносила в сырых ладонях
Ей одной лишь понятный знак…

Знак весны — талый лед.
Знак весны — ледоход.
Успокоит суда
Голубая вода.
Знак весны — талый лед.

Во дворе между двух березок
Заблудился чудак апрель.
Он шумит и куда-то рвется,
И зачем-то стучится в дверь.
И я чувствую — в нашем доме
Поселилась навек весна,
Потому что в твоих ладонях —
Ее тайный и робкий знак.

Знак весны — талый лед.
Знак весны — ледоход.
Успокоит суда
Голубая вода.
Знак весны — талый лед.

Знак весны — талый лед.
Знак весны — ледоход.
Успокоит суда
Голубая вода.
Знак весны — талый лед.

Последние добавленные интерпретации к текстам песен

Пользователь: НЕИДИОТЫ оставил новую интерпретацию к строке Мы похожи на лучший момент (You got the point) на текст песни Lyriq, Zivert — Forever Young

Пользователь: Беня оставил новую интерпретацию к строке «Ты напой, как бы напел Боб» — Это берега мастера «Восток». на текст песни Miyagi (Мияги) — Captain

Пользователь: Беня оставил новую интерпретацию к строке Не готов был унять эту любовь, поседел. на текст песни Miyagi (Мияги) — Captain

Пользователь: Беня оставил новую интерпретацию к строке Добрый, но зло бережёт. Наговаривали. Пулей бы тобой порешал. на текст песни Miyagi (Мияги) — Captain

Пользователь: Беня оставил новую интерпретацию к строке Взамен — я накидывал строк на текст песни Miyagi (Мияги) — Captain

Популярные тексты песен исполнителя Муслим Магомаев

Источник

Творчество Муслима Магомаев

• Записи сообщества
• Поиск

Творчество Муслима Магомаев запись закреплена

Творчество Муслима Магомаев запись закреплена

Творчество Муслима Магомаев запись закреплена

Уходило по снегу утро.
И по талым его следам
Ты входила ко мне без стука,
Приносила пригошни льда.
Он крошился на подоконник.
Показать полностью.
И казалось, сама весна
Приносила в сырых ладонях
Ей одной лишь понятный знак…

Знак весны — талый лед.
Знак весны — ледоход.
Успокоит суда
Голубая вода.
Знак весны — талый лед.

Во дворе между двух березок
Заблудился чудак апрель.
Он шумит и куда-то рвется,
И зачем-то стучится в дверь.
И я чувствую — в нашем доме
Поселилась навек весна,
Потому что в твоих ладонях —
Ее тайный и робкий знак.

Знак весны — талый лед.
Знак весны — ледоход.
Успокоит суда
Голубая вода.
Знак весны — талый лед.

Творчество Муслима Магомаев запись закреплена

Муслим Магомаев: «Меня наказали молчанием на полгода: ни гастролей, ни выступлений»

приведен фрагмент из воспоминаний народного артиста СССР Муслима Магомаева (1942-2008) о том как в конце 60-х годов его наказало Министерство культуры за выступление в Ростове-на-Дону. Опала была снята по личной просьбе главы КГБ СССР товарища Андропова, позвонившего министру культуры СССР Фурцевой и сказавшего, что по линии КГБ претензий к Магомаеву нет.
Показать полностью.

«Впервые я попал во Францию летом 1966 года — предстояли выступления на сцене знаменитого театра «Олимпия» в составе большой группы советских артистов. Но в то время, когда в Париже уже появились афиши, извещавшие о нашем приезде, возникли неожиданные сложности с моим участием в этих гастролях. И причины были совсем не творческого характера: наша республика не давала разрешения на мою поездку во Францию. В те времена весьма пристально следили за тем, сколько дней в году советские артисты могут проводить на гастролях за границей: требовалось соблюдать баланс между выступлениями дома и за рубежами Родины. Нечто подобное я ощутил и у себя в Баку: здесь тоже считали, сколько времени я провожу вне родного города. Появилась какая-то ревность к другим республикам, к другим городам, особенно к Москве, откуда постоянно звонили, приглашая выступать и на радио, и на телевидении, и в концертах, обычных и правительственных. Да, в Баку я появлялся только наездами, проводя много времени в различных гастролях. Но почему-то наше руководство при этом не принимало во внимание, что во всех афишах меня представляли как азербайджанского певца, что таким образом я делал своей родной республике доброе дело — популяризировал нашу культуру.

Как бы то ни было, но когда Министерство культуры СССР включило меня в состав группы, приглашенной выступать в Париже, и потребовалось, как всегда, разрешение нашего республиканского ЦК на мое участие в этих гастролях, начались сложности. Тогда секретарем ЦК по идеологии у нас был Шихали Курбанов. После того как он восстановил, разрешил праздновать в Азербайджане новруз байрам, объявив его государственным праздником, он стал для нашей нации как святой. А первым секретарем ЦК был в то время Вели Юсупович Ахундов. Именно этот человек тогда и решал — ехать мне во Францию или не ехать. Мне припомнили редкие появления в республике: «Он азербайджанец, а в Азербайджане давно не был». И решили наказать. Но никогда — ни в худшие, ни в лучшие свои времена — от Азербайджана я не отрекался. Был там, когда надо, и пел, сколько надо. Я работал в Бакинском оперном театре, был его ведущим солистом, хотя и был занят в репертуаре не столь часто, как рядовой артист. Но когда театру было трудно, особенно в летний период, я приезжал в города, где гастролировал театр, и давал концерты на стадионе. Сборы с двух-трех таких выступлений шли на зарплату коллективу театра. Труппа называла меня кормильцем. Без всяких шуток. И в те времена задерживали зарплату. Только тогда об этом не было принято говорить.

Например, летом 64-го года наш театр выступал в Москве на сцене Зеркального театра сада «Эрмитаж». Театр был не приспособлен для оперных и балетных спектаклей, и избалованная московская публика перестала их посещать. В это время я находился в Баку. Меня вызвали в Москву, и вместо оперных спектаклей я выступал в Зеркальном театре с сольными концертами, которые давали полные сборы. И так было не однажды. Говорю об этом вовсе не хвастаясь, не оправдываясь и не ради какого-то особого отношения к себе со стороны земляков…

Подходило время ехать во Францию, а наше ЦК тормозило решение. Что делать? Пошел к Фурцевой. Опеку Екатерины Алексеевны сейчас можно вспоминать по-разному, в том числе и с улыбкой. Но тогда мне было не до смеха. Из нашего нынешнего, так называемого демократического, а точнее, вседозволенного далека не следует смотреть на политических деятелей тоталитарного прошлого как на каких-то партийных монстров. Они были живые люди, и человеческого в них было немало. Е.А.Фурцева понимала меня, а если сказать верней, то относилась ко мне по-матерински: она позволяла мне то, что позволяла не каждому. Возможно, у нее были в этом случае свои соображения. Когда бросают камни, «зажимают» мэтра, это одно: у него есть защита — его имя. А когда начинают покусывать начинающего артиста — это другое: его могут «съесть» в самом начале творческого пути.

И вот я сижу в кабинете министра культуры СССР. Уже ночь, а мы все никак не можем соединиться с Вели Юсуповичем Ахундовым. Удалось дозвониться только до Шихали Курбанова. Вдруг слышим:
— Нет, мы не можем разрешить! Мы должны его наказать!
Только часов в двенадцать ночи мы дозвонились до главы республики. Фурцева возмущенно заговорила:
— Вели Юсупович! Что же это вы делаете? Нам Магомаев нужен — он объявлен в Париже красной строкой!
Если он не будет представлять Советский Союз, нас не будут приглашать престижные площадки! У нас же одна страна! — В голосе Фурцевой зазвучал металл. (Это у нее получалось. «Железная леди» — это и про нее.)
Ахундов, словно впервые услышав о той проблеме, по поводу которой ему среди ночи звонила министр культуры СССР, вынужден был сказать:
— Екатерина Алексеевна, я разрешаю ему. Пусть едет.

Улетел я в Париж лишь в день концерта. Выступал в «Олимпии» без репетиции. О том, что пел на сцене «Олимпии» я, какова была атмосфера в зале, «Русская мысль» написала: «Молодой певец Муслим Магомаев прислан из Баку и представляет собой Азербайджан. Он выступает последним номером, и публика не хочет его отпускать, устраивает ему более чем заслуженную овацию… Но когда Магомаев исключительным по красоте баритоном поет арию Фигаро по-итальянски, с прекрасной дикцией, отличным произношением и соответствующей живостью, публика буквально начинает бесноваться. Затем он садится за рояль и, превосходно аккомпанируя себе, поет по-русски „Стеньку Разина“ и „Подмосковные вечера“ — две вещи, казалось бы, набившие оскомину даже у французов. Но в его исполнении все интересно. Исполняя „Подмосковные вечера“, он вдруг обращается к публике, конечно, по-русски, и просит подпевать. Так как в зале немало русских, то ему в ответ несется довольно складно:

Если б знали вы, как мне дороги
Подмосковные вечера».

В один из парижских дней раздался звонок в моем гостиничном номере. Звонили из Москвы:
— Как ты там?
— Прекрасно.
— Может быть, ты останешься?
— Что случилось?
— Здесь тебя ждут большие неприятности.
— Неприятности?
— Ты помнишь концерты, за которые получил тройную ставку. Это обнаружилось, и тобой интересуется ОБХСС.

Дело заключалось в следующем. Был некто Павел Леонидов, хитроумный организатор концертов, который всю жизнь ловко и нагло обманывал государство. По какой-то непонятной линии он приходился родственником Владимиру Высоцкому. Уехав за границу, он написал там книгу «Высоцкий и другие». Когда я прочел то, что он написал в ней про меня, то подумал: если так написана вся книга, ее автора можно поздравить — он в родстве и с гоголевским Ноздревым по части «отливания пуль». Ложь его приторная. По словам Леонидова выходит, что он мне, видите ли, сделал добро и погорел исключительно по моей наивности и глупости. Магомаев, пишет он, человек талантливый и парень симпатичный, но вместо того, чтобы сыграть мальчика-паиньку, встал в позу, и вот из-за этого дело раскрутили еще больше.

А было все так. Ростовская филармония испытывала трудности — у нее не было денег: концерты ее артистов не давали сборов. Намечались гастроли в Москве ее Ансамбля донских казаков, а у артистов не было приличных костюмов. Леонидов и предложил мне выручить ростовчан — поехать туда и спеть на стадионе. За сольные концерты в обычных залах мне платили тогда двести рублей. Леонидов сказал: «Тебе предлагают тройную ставку, если споешь на стадионе для сорока пяти тысяч человек». Уверил, что даже есть официальное разрешение министерства: если артисты за исполнение двух-трех песен для такой многотысячной аудитории получают тройную ставку, то я за сольный концерт тем более могу получить ее. Все было логично. Но на деле никакого официального разрешения министерства не существовало.

Тогда уже практиковались выступления ведущих наших артистов и известных иностранных гастролеров для большой аудитории — во Дворцах спорта, на стадионах. Но концертные ставки для исполнителей оставались такими же, какими они были и при выступлениях в обычных, небольших залах. Когда к Фурцевой обратилась одна наша очень популярная певица с просьбой изменить подобную практику при расчетах, министр ответила отказом, сославшись на то, что из-за двух-трех суперизвестных артистов не будут пересматривать ставки.

Итак, я согласился на сольный концерт в Ростове-на-Дону. Это выступление запомнилось мне по разным причинам. По замыслу организаторов концерта я должен был после его окончания совершить вдоль трибун «круг почета» в открытой машине. Вдруг от одной из трибун навстречу мне ринулась толпа моих почитателей. К ним сразу присоединилась публика с других трибун. Не успел я опомниться, как машина оказалась в плотном кольце. Милиция ничего уже не могла сделать. Началась давка, послышались крики, визг… Машина стала уже потрескивать от напора людей. Я подумал — ну все, конец… Водитель решился потихонечку двинуться с места — другого выхода у нас просто не было. Люди, боясь быть раздавленными машиной, начали расступаться перед ней, тесня напиравших сзади… Кое-как нам удалось выбраться и уехать со стадиона. Говорили, что в тот вечер в толпе не обошлось без травм… С тех пор я не делал никаких «кругов почета».

Я спел сольный концерт на стадионе в Ростове-на-Дону, получил за него свои кровно заработанные шесть сотен, расписавшись при этом в официальной бухгалтерской ведомости, то есть с учетом всех положенных вычетов. Эти-то деньги за концерты на стадионе и стали мне инкриминировать, словно я получил в Ростове огромный гонорар. Начали выяснять, что к чему, заинтересовались деятельностью концертных администраторов. Дело раскрутилось… Естественно, что информация об известных людях распространяется моментально, да еще обрастает при этом самыми невероятными подробностями…
Вот такую веселую весточку получил я из Москвы, сидя в своем номере в парижской гостинице. И такая меня взяла тоска, что в пору было напиться.

Хорошо еще, что тогда в Париже находился мой брат Кемал — приехал из Швейцарии, когда из газет узнал, что я буду выступать в «Олимпии». Кемал собирался повести меня в какой-нибудь хороший парижский ресторан. Но поскольку советским людям за рубежом не рекомендовалось посещать «злачные» места в одиночку, то я подумал, что будет лучше, если брат пригласит и небольшую делегацию объединения «Межкнига», приехавшую тогда в Париж. В этой группе был и тогдашний директор фирмы «Мелодия», которая выпускала мои пластинки, товарищ Пахомов. Всей компанией мы хорошо посидели в знаменитом ресторане «Лидо». «Межкниговские» деятели и директор «Мелодии», конечно, тогда уже знали, что надо мной сгущаются тучи, что в Москве вовсю уже раскрутилось «ростовское» дело, поэтому приглядывались и прислушивались ко всему, что я делал или говорил.

На следующий день после ужина в респектабельном ресторане вместо того, чтобы поблагодарить за роскошный прием, на который они за собственные деньги никогда бы не решились, эти товарищи стали выяснять:
— Откуда у твоего брата столько денег?
Как мог, объяснил, утоляя их должностное любопытство…
Несомненно, именно из-за того, что у меня за границей был состоятельный родственник, меня впоследствии не слишком охотно выпускали в зарубежные гастроли. Нет, я не могу сказать, что совсем не выезжал, но выпускали меня через раз. Наверное, боялись, что, уже имея популярность у себя в стране, я могу стать известным и на Западе, остаться там, потому что у меня на первых порах будет кому помочь.
А предложений выступить у меня было немало. Как-то я получил приглашение из оперного театра в Финляндии. Но поскольку артисты у нас тогда не были вольны распоряжаться собой, я сказал финскому импресарио, чтобы он обратился в Госконцерт. Он ответил мне: «Там сидят бюрократы. Мы не хотим с ними связываться». — «Вы пошлите им запрос на меня, а копию на всякий случай пришлите мне». Потом я так и делал, когда получал приглашения из разных стран: один экземпляр — в Госконцерт, другой — мне. И когда в Госконцерте я спрашивал, почему они не отвечают на официальное письмо, копию которого я тоже получил, мне отвечали: «Да, есть такое письмо, но нам эти гастроли невыгодны». А то, что артисту эти гастроли необходимы, их не интересовало…

В Госконцерте не только не показывали мне приглашений или контрактов, но даже и переговоры с западными импресарио вели более чем странно. Я был свидетелем этого в Париже. Во время наших выступлений в «Олимпии» с нами был тогдашний заместитель директора Госконцерта Владимир Головин. На премьеру, как положено, пришли многие известные импресарио, с которыми он встретился. После моего успеха от них стали поступать разного рода весьма заманчивые предложения. Сам принимать их я не мог — этим занимался представитель Госконцерта. То ли он специально вел так дело, то ли это была элементарная жадность, но когда он почувствовал заинтересованность импресарио в артисте, то запросил такую цену, что им не оставалось ничего другого, как отказаться от сотрудничества. Они говорили ему: «Помилуйте, парень, безусловно, талантлив, но он пока неизвестен в Европе. Мы сначала должны сделать ему рекламу. Мы должны иметь гарантию коммерческого успеха от его выступлений. Сразу платить ему большой гонорар мы не можем». Так мои гастроли в Европе тогда и не состоялись.

Кстати, Бруно Кокатрикс платил за наши выступления в «Олимпии» весьма приличные гонорары — но не нам. Их получал Госконцерт, а нам выдавали весьма скромные суточные, «шуточные», как тогда говорили. О том, что наши ставки в действительности были очень приличными, я узнал совершенно случайно. Бруно Ко-катрикс устроил для нашей группы банкет, на который были приглашены и другие гости. Всего собралось человек пятьдесят. Оказавшись рядом с секретаршей Бруно, Жо-зет, я сказал ей, показывая на роскошный стол: «Ну и ну! Сколько же он выложил за этот прием?!» Она ответила мне совершенно спокойно: «И вы могли бы это устроить — одного вашего выступления хватило бы, чтобы покрыть расходы на такой банкет…»

По причине несуразной политики Госконцерта очень многие наши исполнители не смогли в те годы стать известными и в других странах. У нас почему-то не хотели понимать, что эти артисты — такое же достояние нашей культуры, как ансамбль «Березка», моисеевцы, цирк, два-три самых именитых инструменталиста… Если бы в зарубежные гастроли почаще ездило как можно больше наших замечательных исполнителей, то нашу культуру знали бы за рубежом гораздо лучше. Теперь налицо обратная реакция на ту непродуманную политику в области культуры, на прежние запреты, ограничения: из страны уехали почти все самые лучшие наши певцы, пианисты, дирижеры… Вот мы и имеем то, что имеем.

Итак, после звонка из Москвы настроение у меня было соответствующее, мысли — тоже… Кроме брата Ке-мала меня поддержали мои новые парижские друзья. Это были русские из первой, так называемой «белоэмигрантской» волны — Наталья Казимировна и ее дети Ира и Володя. Они очень любили музыку. Ира, пианистка, старалась знакомиться с советскими музыкантами, когда они приезжали на конкурс имени Маргариты Лонг и Жака Тибо. Ходила эта русская семья и на мои выступления в «Олимпию». Этим-то милым, отзывчивым людям я и рассказал о звонке из Москвы, об ожидавших меня неприятностях. Они не поняли подробностей и особенностей нашей тогдашней жизни, но сразу стали волноваться за меня: «Мы вас не отпустим. Вам не надо ехать на аэродром. Будете жить у нас».

Источник